Программа генеральной уборки Арктики коснулась меня непосредственно – пару лет назад в качестве врача с очередной группой вахтовиков отправился к северной оконечности архипелага Новая Земля Архангельской области.
Знакомство с местами, на которых предстояло пробыть около трёх месяцев, было довольно занимательным. После перехода, утомлённые качкой, мы выстроились вдоль борта и наблюдали, как сквозь космы облаков пробивается солнце, и снежные пятна на пологих склонах казались уже не облупившейся краской на старом пейзаже, а прорехами в картине с льющимся через них ослепительным светом.
Заброшенный полярный посёлок на полосе суши, сжатой двумя морями, представлял из себя десяток строений из посеребрённого временем и солёными ветрами бруса, сгоревшую кирпичную электростанцию, ставшею причиной завершения здешней эпопеи, и десятки тонн мусора, с которыми нам и предстояло расправиться. Масштаб оставленной деятельности впечатлял: залежи битого стекла, километры кабелей, сотни железных бочек и рассыпающаяся отжившая техника. Мы давили их прессом, сжигали и резали на части, грузили на суда и отправляли к истокам.
Налёт романтики первых впечатлений даже у самых молодых пошел на спад довольно быстро, бывалые же знали, привыкнуть находиться здесь нереально, можно лишь пережить, экономно затрачивая силы и структурируя время, цепляясь за работу и общение, а в редкие безветренные дни попробовать завести знакомство с окружающим.
Сам мыс довольно живописен, гряда островков, условно разделяющая простор воды на два моря, остроконечные скалы, выступающие из волн, птичьи базары, навалы обкатанного плавника. В сезон здесь мимо проплывают моржи, спеша на лежбища Оранских островов, а если повезёт, то можно застать заигравшихся в бухте китов. Добавьте сюда причудливые скопления облаков, подсвеченные незаходящим солнцем или глубинные краски белой ночи – на эти картины стоит взглянуть хотя бы раз в жизни. Если же, спустившись с мыса, идти вдоль берега, пейзаж сглаживается до бесконечной серо-коричневой гальки и отлогих холмов, переходящих выше в нетающие снега, и, забираясь всё дальше, понимаешь, что будет то же самое, почти не меняясь, может быть сто, а может и всю тысячу километров. От этой ли бесприютности, или от талой воды в озёрах, от белых простынь ледников или от разряженного воздуха, от ослепительного холодного света полярного дня или от приглушённости жизненных процессов вокруг жутковато веет операционной, если не реанимационной палатой, и нарастает ощущение, какое не встречал я ни в горах, ни в тундре, ни в пещерах. Дикость, не та, что бывает в лесу подальше от дорог и тропинок, а дикость, отдающая чужеродностью. Чужеродностью тебя, как существа в этом пространстве. Жизнь здесь вынослива, но довольно хрупка, может, поэтому природа и стремится избавиться от присутствия человека, как главного носителя дисбаланса?
Как-то всё предельно честно, и правда здесь даже не голая, а ободрана до костей. Берег усеян скелетами медведей, не успевших уйти со льдами на север и гибнущих от голода, позвонками китов, выброшенных на берег, вперемешку лежат черепа моржей и челюсти тюленей. И над всем этим – тысячи птиц, прилетающих сюда высиживать птенцов, некоторые из них ежегодно отмеряют расстояние от Новой Земли до отдалённых районов Патагонии. Размах действия поразительный, хотя и замыкается всё жизнью и смертью. Единственная могила на мысе – молодой женщины, умершей в родах. Там же сохранились укрепления со времен второй мировой – блиндажи, площадки для орудий, обложенные камнями гнёзда стрелков. В голове не укладывается – здесь собирались воевать, хотя случился лишь один бой с немецкой подводной лодкой 25 августа 1942-го года. Должны ли быть очаги цивилизации в таких местах – отдельный вопрос. Теперь их здесь нет, остался только музей.
Заканчивали нашу операцию по зачистке «пикника на обочине» в конце сентября. Мыс Желания со стороны моря представал размытым в сумраке надвигающейся полярной ночи и пелене штормового прибоя. Он, венчающий архипелаг, в отличие от мыса Доброй Надежды не оставляет перспектив добраться до теплых изобильных стран. Может, кто-то и стремился отсюда покорить Северный Полюс, а кто-то мог и остаться зимовать, у нас же с течением времени желание вызревало одно – домой.
Фото автора
Знакомство с местами, на которых предстояло пробыть около трёх месяцев, было довольно занимательным. После перехода, утомлённые качкой, мы выстроились вдоль борта и наблюдали, как сквозь космы облаков пробивается солнце, и снежные пятна на пологих склонах казались уже не облупившейся краской на старом пейзаже, а прорехами в картине с льющимся через них ослепительным светом.
Заброшенный полярный посёлок на полосе суши, сжатой двумя морями, представлял из себя десяток строений из посеребрённого временем и солёными ветрами бруса, сгоревшую кирпичную электростанцию, ставшею причиной завершения здешней эпопеи, и десятки тонн мусора, с которыми нам и предстояло расправиться. Масштаб оставленной деятельности впечатлял: залежи битого стекла, километры кабелей, сотни железных бочек и рассыпающаяся отжившая техника. Мы давили их прессом, сжигали и резали на части, грузили на суда и отправляли к истокам.
Налёт романтики первых впечатлений даже у самых молодых пошел на спад довольно быстро, бывалые же знали, привыкнуть находиться здесь нереально, можно лишь пережить, экономно затрачивая силы и структурируя время, цепляясь за работу и общение, а в редкие безветренные дни попробовать завести знакомство с окружающим.
Сам мыс довольно живописен, гряда островков, условно разделяющая простор воды на два моря, остроконечные скалы, выступающие из волн, птичьи базары, навалы обкатанного плавника. В сезон здесь мимо проплывают моржи, спеша на лежбища Оранских островов, а если повезёт, то можно застать заигравшихся в бухте китов. Добавьте сюда причудливые скопления облаков, подсвеченные незаходящим солнцем или глубинные краски белой ночи – на эти картины стоит взглянуть хотя бы раз в жизни. Если же, спустившись с мыса, идти вдоль берега, пейзаж сглаживается до бесконечной серо-коричневой гальки и отлогих холмов, переходящих выше в нетающие снега, и, забираясь всё дальше, понимаешь, что будет то же самое, почти не меняясь, может быть сто, а может и всю тысячу километров. От этой ли бесприютности, или от талой воды в озёрах, от белых простынь ледников или от разряженного воздуха, от ослепительного холодного света полярного дня или от приглушённости жизненных процессов вокруг жутковато веет операционной, если не реанимационной палатой, и нарастает ощущение, какое не встречал я ни в горах, ни в тундре, ни в пещерах. Дикость, не та, что бывает в лесу подальше от дорог и тропинок, а дикость, отдающая чужеродностью. Чужеродностью тебя, как существа в этом пространстве. Жизнь здесь вынослива, но довольно хрупка, может, поэтому природа и стремится избавиться от присутствия человека, как главного носителя дисбаланса?
Как-то всё предельно честно, и правда здесь даже не голая, а ободрана до костей. Берег усеян скелетами медведей, не успевших уйти со льдами на север и гибнущих от голода, позвонками китов, выброшенных на берег, вперемешку лежат черепа моржей и челюсти тюленей. И над всем этим – тысячи птиц, прилетающих сюда высиживать птенцов, некоторые из них ежегодно отмеряют расстояние от Новой Земли до отдалённых районов Патагонии. Размах действия поразительный, хотя и замыкается всё жизнью и смертью. Единственная могила на мысе – молодой женщины, умершей в родах. Там же сохранились укрепления со времен второй мировой – блиндажи, площадки для орудий, обложенные камнями гнёзда стрелков. В голове не укладывается – здесь собирались воевать, хотя случился лишь один бой с немецкой подводной лодкой 25 августа 1942-го года. Должны ли быть очаги цивилизации в таких местах – отдельный вопрос. Теперь их здесь нет, остался только музей.
Заканчивали нашу операцию по зачистке «пикника на обочине» в конце сентября. Мыс Желания со стороны моря представал размытым в сумраке надвигающейся полярной ночи и пелене штормового прибоя. Он, венчающий архипелаг, в отличие от мыса Доброй Надежды не оставляет перспектив добраться до теплых изобильных стран. Может, кто-то и стремился отсюда покорить Северный Полюс, а кто-то мог и остаться зимовать, у нас же с течением времени желание вызревало одно – домой.
Фото автора