Инновации в культуре, креативные индустрии... Понятие «креативные индустрии» было введено Ричардом Флоридой. С одной стороны, это сектор экономики, в основе которого — нематериальное производство (в отличие от работы на заводе, что характеризует индустриальное общество). Фотографы, музыканты, программисты, журналисты, копирайтеры и так далее — работают с созданием нематериальных ценностей. С другой стороны, речь идет о таких процессах производства культуры, где за точку отсчета берутся инновативные идеи, а не исключительно идеологические или коммерческие причины. В Архангельске множество талантливых людей, но имеют ли они достаточно возможностей для развития в этом городе? Находят ли новые идеи тут же поддержку, финансовую, консультационную, или воплощаются в других городах и странах?
Наша собеседница – продюсер, историк искусства Екатерина Шарова. По её мнению, современные механизмы поддержки инновативной культуры, проектов и кретивных индустрий имеют большой потенциал для развития, но все еще не поддержаны достаточным образом, и что в этом смысле Архангельская область начинает отставать от Мурманской и Карелии.
– Расскажи, что ты имеешь в виду, когда говоришь о проектах в культуре?
– В Советском Союзе культура была частью плановой экономики. Однако сегодня говорим о проектной деятельности. Именно проектная деятельность является условием обновления, появления новых идей, развития вместо стагнации. Но для этого нужна инфраструктура и специалисты своего дела.
Впервые в этом году участвовала в подаче заявки на проектный грант от Министерства культуры. До этого я была экспертом в частных российских фондах. Удивила неэффективность процесса. В условиях, которые существуют сегодня в регионе, создание инновативной культуры не кажется возможным. О каком качестве проектов в культуре может вестись речь без оплаты труда, которая не закладывается в должной мере в этих заявках? Кто их разрабатывал? При амбициях стать культурной столицей Арктики это кажется, по меньшей мере, не вполне оправданным, ведь все начинается с развития культуры места.
– А культура места – это как понять?
– Это, прежде всего, люди, которые являются её носителями, история семьи, которая является зеркалом, которое отражает те самые экономические и культурные процессы, происходившие на Севере. Проект вырастает из места, из его смыслов.
– У нас знают культуру Русского Севера?
– На Севере-то как раз и сохранилась память — несмотря на то, что советский опыт оказался во многом катастрофичным для местной культуры. Этот унифицирующий, технократический эксперимент далеко не всегда принимал во внимание уникальные особенности отдельного человека или его семьи. Я училась в историческом классе Городского лицея, но я не помню, чтобы мы изучали, к примеру, историю Михайло-Архангельского монастыря. Мы рядом там по набережной бегали на лыжах. Но даже не знали, что за здания там были вокруг, какие культурные слои есть.
– Не выходит ли так, что попытка воссоздания культуры Русского Севера может стать культурным новоделом?
– Сейчас вызовом является разрыв поколений. Люди, которые стремятся сохранять традиции, не могут конкурировать с наступлением глобализованной культуры (музыка, кино, одежда, мемы и пр). Речь о борьбе за внимание потребителя. Чтобы конкурировать, нужно реагировать на всё быстро и гибко, а если человек вырос в определённых социальных условиях, то об этом говорить не приходится. С другой стороны, новое вовсе не обязательно значит отрицание — это максимализм, неустойчивость. У Толстого есть рассказ про то, как прививали яблоню: на основе старого растет новое. Чтобы выросло новое, нужна почва в любом случае, но также и каналы распространения.
– Речь об Интернете и телевидении?
– Не только. Чтобы воссоздавать культуру, необходимы продюсеры, которых надо специально обучать. Ключевую роль в этом процессе должно играть образование. Продюсер должен чётко понимать, как записать классный ролик, как его выложить в сеть, раскрутить – принципы те же, как в продажах других продуктов. Но для этого нужны программы и её внедрение в образовательных учреждениях.
Екатерина Шарова справа
– В наших вузах такого нет?
– Эти специальности только появляются, в том числе на федеральном уровне. В Архангельске, возможно, тоже придет. Но пока что это инициатива самих специалистов: в МАГУ, к примеру, приглашают креативщиков, и ведется достаточно успешная работа в сфере развития креативных индустрий.
– Поэтому «Тайбола» постепенно загибается?
– А разве она загибается? Не готова что-либо тут говорить, но явно нужна инфраструктура для поддержки и развития подобных проектов. Илья Кузубов и его коллеги — это герои. То, чего они добились в тех условиях, в которых работают молодые деятели культуры – это удивительно. У Бродского есть строки, написанные в ссылке в Норенской, про «способность на северном камне расти». Это вот про независимых культурных работников Севера. Нет мягкой почвы, растешь на камне. Но в целом нужна экосистема, в конце концов это вклад в развитие туризма, это вклад в «человека в Арктике», про которого столько говорится.
– А какая должна быть инфраструктура?
– Прежде всего, мог бы быть увеличен бюджет по поддержке культурных проектов. У нас в Архангельской области бюджет на реализацию проектных инициатив мизерный. Если бы был налаженный проектный менеджмент, с четкой коммуникацией, с открытой информацией, с постами в соцсетях, а не внутренней рассылкой на адреса, то было бы больше проектов. Налицо бюрократизация, что сводит на нет эффективность работы. Для того чтобы подать на грант в Норвегии, например, ты пишешь три бумаги: резюме, описание проекта и бюджет. Загружаешь на сайт, в котором всё предельно четко, просто и по делу. Меня удивила коммуникация административных служащих. В Норвегии они тебе оказывают услуги, а тут будто делают одолжение. Этот советский стиль просто изумителен.
– Что же происходит у нас?
– В культуре все еще происходит переход от плановой экономики к чему-то другому. Интересен пример в Василеостровском районе Санкт-Петербурга, там есть проект «Твой бюджет», в рамках которого город выделил определённую сумму на поддержку проектов. Это называется «партисипаторный бюджет», то есть бюджет участия. Больше денег идет на проектную деятельность, чем на советских массовиков-затейников. У нас тоже есть, но в разы меньше. Откуда появляться инновационной культуре? Заявление об Архангельске как культурной столице Арктики, конечно, приятно, но с тем же Якутском огромные разрывы в образовании и выделенных ресурсах, особенно если речь идет об искусстве, дизайне, архитектуре, инновациях. Там и вуз есть, и очень прогрессивная главный архитектор города.
– Без таких интересных мероприятий, который потенциально могут значительно увеличить количество туристов и доходность, вроде «Тайболы», не заработают?
– Если есть устойчивое и постоянное финансирование, тогда инициативные люди, которые пытаются заниматься культурой и искусством, не будут выгорать. Большое значение имеет вариативность культурных форм – чем больше, тем лучше. У нас праздники продолжают по советским лекалам, которые весьма однообразны и довольно неинтересны. Инновации, новые идеи дает молодежь — молодежи должна быть дорога, на сегодня у них просто нет возможностей. Писать заявку на 36 страниц в мэрию — это серьезно? К чему такая бюрократия? Почему в Норвегии это 3 страницы? Приходишь в учреждение — будешь сидеть младшим сотрудником, а работаешь сам с некоммерческими проектами — в бюджете не заложено оплаты труда. Именно некоммерческие культурные проекты — это и есть самое важное в культуре, самое инновационное. И именно это и практически не поддерживается в Архангельской области на сегодня. Зато разные смешарики, Роксаны Бабаян и прочее содержание домов культуры цветут и расцветают. И — разумеется — необходима адекватная оплата труда!
– Вы говорили о приоритете человеческого ресурса. У нас ведь есть люди, которые несут не псевдофольклор (интерпретированный или созданный с нуля московскими китчевыми певицами), а культуру целого народа.
– На Севере их больше, чем каком-то другом месте в России. На севере есть Пурнема, Нёнокса, Куртяево, другие интереснейшие места, талантливые люди, но, к примеру, нет пока своей Мари Бойне. Женщина, да ещё и представитель малого народа – звезда национального и даже мирового уровня. У неё была поддержка. По Выготскому, никакое произведение искусства не может появиться прежде чем созданы для того условия. Для того, чтобы архангельские группы могли выступать в Австралии, как Мари Бойне, нужно совсем не много: стипендии, гранты, оплата труда, возможности поездок за рубеж. То есть — экосистема, позволяющая цветам расти. Но этого в Норвегии добились профсоюзы, которые понабрались от нас, от соседей. В Архангельской области (как много где в России) этой экосистемы пока что не создано. Но все впереди — все уже происходит само по себе. Когда люди видят, что творчеством можно зарабатывать, конечно, они выберут более интересные профессии. Задачей могло бы быть выстраивание этой человекоориентированной экосистемы, которая позволяет появляться инновациям в культуре, а молодежи — создавать себе новые рабочие места и одновременно заниматься любимым делом.
Справка:
Мари Бойне – норвежская саамская певица. Известна как исполнительница песен собственного сочинения, в которых, помимо традиционной саамской музыки, присутствуют элементы джаза и рока. Родилась и выросла в небольшом поселке на Севере Норвегии, известна по всему миру.
Беседовал Александр МакГрэгорФотографии предоставлены Екатериной Шаровой (поездка дизайнеров в Тромсё)
Наша собеседница – продюсер, историк искусства Екатерина Шарова. По её мнению, современные механизмы поддержки инновативной культуры, проектов и кретивных индустрий имеют большой потенциал для развития, но все еще не поддержаны достаточным образом, и что в этом смысле Архангельская область начинает отставать от Мурманской и Карелии.
– Расскажи, что ты имеешь в виду, когда говоришь о проектах в культуре?
– В Советском Союзе культура была частью плановой экономики. Однако сегодня говорим о проектной деятельности. Именно проектная деятельность является условием обновления, появления новых идей, развития вместо стагнации. Но для этого нужна инфраструктура и специалисты своего дела.
Впервые в этом году участвовала в подаче заявки на проектный грант от Министерства культуры. До этого я была экспертом в частных российских фондах. Удивила неэффективность процесса. В условиях, которые существуют сегодня в регионе, создание инновативной культуры не кажется возможным. О каком качестве проектов в культуре может вестись речь без оплаты труда, которая не закладывается в должной мере в этих заявках? Кто их разрабатывал? При амбициях стать культурной столицей Арктики это кажется, по меньшей мере, не вполне оправданным, ведь все начинается с развития культуры места.
– А культура места – это как понять?
– Это, прежде всего, люди, которые являются её носителями, история семьи, которая является зеркалом, которое отражает те самые экономические и культурные процессы, происходившие на Севере. Проект вырастает из места, из его смыслов.
– У нас знают культуру Русского Севера?
– На Севере-то как раз и сохранилась память — несмотря на то, что советский опыт оказался во многом катастрофичным для местной культуры. Этот унифицирующий, технократический эксперимент далеко не всегда принимал во внимание уникальные особенности отдельного человека или его семьи. Я училась в историческом классе Городского лицея, но я не помню, чтобы мы изучали, к примеру, историю Михайло-Архангельского монастыря. Мы рядом там по набережной бегали на лыжах. Но даже не знали, что за здания там были вокруг, какие культурные слои есть.
– Не выходит ли так, что попытка воссоздания культуры Русского Севера может стать культурным новоделом?
– Сейчас вызовом является разрыв поколений. Люди, которые стремятся сохранять традиции, не могут конкурировать с наступлением глобализованной культуры (музыка, кино, одежда, мемы и пр). Речь о борьбе за внимание потребителя. Чтобы конкурировать, нужно реагировать на всё быстро и гибко, а если человек вырос в определённых социальных условиях, то об этом говорить не приходится. С другой стороны, новое вовсе не обязательно значит отрицание — это максимализм, неустойчивость. У Толстого есть рассказ про то, как прививали яблоню: на основе старого растет новое. Чтобы выросло новое, нужна почва в любом случае, но также и каналы распространения.
– Речь об Интернете и телевидении?
– Не только. Чтобы воссоздавать культуру, необходимы продюсеры, которых надо специально обучать. Ключевую роль в этом процессе должно играть образование. Продюсер должен чётко понимать, как записать классный ролик, как его выложить в сеть, раскрутить – принципы те же, как в продажах других продуктов. Но для этого нужны программы и её внедрение в образовательных учреждениях.
– В наших вузах такого нет?
– Эти специальности только появляются, в том числе на федеральном уровне. В Архангельске, возможно, тоже придет. Но пока что это инициатива самих специалистов: в МАГУ, к примеру, приглашают креативщиков, и ведется достаточно успешная работа в сфере развития креативных индустрий.
– Поэтому «Тайбола» постепенно загибается?
– А разве она загибается? Не готова что-либо тут говорить, но явно нужна инфраструктура для поддержки и развития подобных проектов. Илья Кузубов и его коллеги — это герои. То, чего они добились в тех условиях, в которых работают молодые деятели культуры – это удивительно. У Бродского есть строки, написанные в ссылке в Норенской, про «способность на северном камне расти». Это вот про независимых культурных работников Севера. Нет мягкой почвы, растешь на камне. Но в целом нужна экосистема, в конце концов это вклад в развитие туризма, это вклад в «человека в Арктике», про которого столько говорится.
– А какая должна быть инфраструктура?
– Прежде всего, мог бы быть увеличен бюджет по поддержке культурных проектов. У нас в Архангельской области бюджет на реализацию проектных инициатив мизерный. Если бы был налаженный проектный менеджмент, с четкой коммуникацией, с открытой информацией, с постами в соцсетях, а не внутренней рассылкой на адреса, то было бы больше проектов. Налицо бюрократизация, что сводит на нет эффективность работы. Для того чтобы подать на грант в Норвегии, например, ты пишешь три бумаги: резюме, описание проекта и бюджет. Загружаешь на сайт, в котором всё предельно четко, просто и по делу. Меня удивила коммуникация административных служащих. В Норвегии они тебе оказывают услуги, а тут будто делают одолжение. Этот советский стиль просто изумителен.
– Что же происходит у нас?
– В культуре все еще происходит переход от плановой экономики к чему-то другому. Интересен пример в Василеостровском районе Санкт-Петербурга, там есть проект «Твой бюджет», в рамках которого город выделил определённую сумму на поддержку проектов. Это называется «партисипаторный бюджет», то есть бюджет участия. Больше денег идет на проектную деятельность, чем на советских массовиков-затейников. У нас тоже есть, но в разы меньше. Откуда появляться инновационной культуре? Заявление об Архангельске как культурной столице Арктики, конечно, приятно, но с тем же Якутском огромные разрывы в образовании и выделенных ресурсах, особенно если речь идет об искусстве, дизайне, архитектуре, инновациях. Там и вуз есть, и очень прогрессивная главный архитектор города.
– Без таких интересных мероприятий, который потенциально могут значительно увеличить количество туристов и доходность, вроде «Тайболы», не заработают?
– Если есть устойчивое и постоянное финансирование, тогда инициативные люди, которые пытаются заниматься культурой и искусством, не будут выгорать. Большое значение имеет вариативность культурных форм – чем больше, тем лучше. У нас праздники продолжают по советским лекалам, которые весьма однообразны и довольно неинтересны. Инновации, новые идеи дает молодежь — молодежи должна быть дорога, на сегодня у них просто нет возможностей. Писать заявку на 36 страниц в мэрию — это серьезно? К чему такая бюрократия? Почему в Норвегии это 3 страницы? Приходишь в учреждение — будешь сидеть младшим сотрудником, а работаешь сам с некоммерческими проектами — в бюджете не заложено оплаты труда. Именно некоммерческие культурные проекты — это и есть самое важное в культуре, самое инновационное. И именно это и практически не поддерживается в Архангельской области на сегодня. Зато разные смешарики, Роксаны Бабаян и прочее содержание домов культуры цветут и расцветают. И — разумеется — необходима адекватная оплата труда!
– Вы говорили о приоритете человеческого ресурса. У нас ведь есть люди, которые несут не псевдофольклор (интерпретированный или созданный с нуля московскими китчевыми певицами), а культуру целого народа.
– На Севере их больше, чем каком-то другом месте в России. На севере есть Пурнема, Нёнокса, Куртяево, другие интереснейшие места, талантливые люди, но, к примеру, нет пока своей Мари Бойне. Женщина, да ещё и представитель малого народа – звезда национального и даже мирового уровня. У неё была поддержка. По Выготскому, никакое произведение искусства не может появиться прежде чем созданы для того условия. Для того, чтобы архангельские группы могли выступать в Австралии, как Мари Бойне, нужно совсем не много: стипендии, гранты, оплата труда, возможности поездок за рубеж. То есть — экосистема, позволяющая цветам расти. Но этого в Норвегии добились профсоюзы, которые понабрались от нас, от соседей. В Архангельской области (как много где в России) этой экосистемы пока что не создано. Но все впереди — все уже происходит само по себе. Когда люди видят, что творчеством можно зарабатывать, конечно, они выберут более интересные профессии. Задачей могло бы быть выстраивание этой человекоориентированной экосистемы, которая позволяет появляться инновациям в культуре, а молодежи — создавать себе новые рабочие места и одновременно заниматься любимым делом.
Справка:
Мари Бойне – норвежская саамская певица. Известна как исполнительница песен собственного сочинения, в которых, помимо традиционной саамской музыки, присутствуют элементы джаза и рока. Родилась и выросла в небольшом поселке на Севере Норвегии, известна по всему миру.
Беседовал Александр МакГрэгорФотографии предоставлены Екатериной Шаровой (поездка дизайнеров в Тромсё)